Сегодня в России готовится новая Стратегия развития образования на период до 2036 года. Она обсуждается на высоком уровне, но общественности о ней практически ничего не известно. 15 октября общероссийская организация защиты семьи «Родительское Всероссийское Сопротивление» (РВС) опубликовала открытое обращение родительской общественности президенту РФ Владимиру Путину. В нем указывается на кризисную ситуацию в образовании и предлагается вынести Стратегию на широкое обсуждение.

Кроме того, РВС проводит интервью с преподавателями и родителями, которые высказывают свое мнение о состоянии отечественного образования. Одним из таких неравнодушных педагогов стал Андрей Клочков из Ростова-на-Дону — преподаватель истории и истории религии, участник СВО. Хоть Андрей работает не в школе, а в вузе, проблемы школьного образования знакомы ему очень хорошо: помимо того, что он является отцом ребенка школьного возраста, он постоянно сталкивается со студентами, приходящими в вуз сразу после школы. И он поделился с корреспондентом ИА Красная Весна своей точкой зрения.

ИА Красная Весна: Как Вы оцениваете ситуацию с образованием в России?

Андрей Клочков: Если общую оценку брать, то есть отдельные центры средней школы и высшей школы, есть отдельные преподаватели, но это не система — это, скорее, имитация образования. Это не создание качественной базы.

Самая вопиющая и бросающаяся в глаза ситуация сложилась в средней школе. Сегодня ЕГЭ — это главный показатель, по которому эффективность работы всех школ проверяется всевозможными образовательными управлениями. При том, что официально по закону это не так, но реально на практике именно показатели ЕГЭ — это первые критерии для оценки работы школ.

При этом происходит разрыв программы и проверки. Иными словами, есть программа, по которой школа преподает, и есть всевозможные проверочные общероссийские работы в виде ВПР, ОГЭ и, боже упаси, ЕГЭ, которые с программой не соотносятся никак или соотносятся довольно косвенно. И это порождает ситуацию разрыва.

И в результате этого разрыва оказывается, что программа не нужна для ЕГЭ, она неэффективна в глазах школьников, в глазах их родителей. Это рождает иллюзии, что можно в течение очень долгого времени не учиться, не заниматься, а потом за один-два года все набрать и в итоге сдать экзамен. В итоге и экзамен не сдается, и программа не усваивается.

ИА Красная Весна: Какие еще отрицательные моменты ЕГЭ и других оценочных показателей вы можете назвать?

Андрей Клочков: Закрытость структуры. Рособрнадзор не предлагает свои варианты ответов. Происходит такая ситуация: выпускник, написавший ЕГЭ, получает свой электронный номер, в соответствии с которым он может после экзамена зайти на сайт и посмотреть свою работу. Но на этом сайте не даются ни задания, ни правильные ответы.

То есть, школьник, допустим, помнит, что он написал. Допустим, помнит задание. Хотя большинство просто все это забывают из-за эмоций. Но он не может обоснованно доказать, даже имея доступ к своей работе, что он правильно ответил на вопросы, пока не обратится к апелляционной комиссии.

У общественности нет возможности посмотреть на сами задания ЕГЭ. Это держится в режиме строгой секретности. И, более того, к заданию не даются ответы. Но ведь они должны быть в открытом доступе, а не только в виде ключей у комиссии, которая занимается проверкой ЕГЭ. Почему это в строгой тайне держится? Потому что Рособрнадзор боится оказаться в положении голого короля? Потому что окажется, что то, что они предлагают, можно раскритиковать?

Итак, получается, что задания со стороны общества невозможно скорректировать. А у меня, например, к тем ответам, которые предлагаются по истории общества, вопросов, мягко говоря, очень много. Если выставить ЕГЭ на открытое обсуждение, критики неимоверное количество посыплется. Но из-за того, что вот эти структуры закрыты, они не подлежат критике, нельзя с внешней стороны никак на них оказать воздействие.

Проблема есть и в том, что ЕГЭ очень пластичен, по каждому предмету типы заданий меняются каждые два года. Это ставит в очень трудную ситуацию преподавателей и школьников — не знаешь, к чему готовиться, что может в любой момент поменяться.

Теперь что касается ВПР, которые проводятся в конце года. Повторюсь, ВПР вообще, как правило, не связаны с программой, которая изучается в классе. При этом заявляется, что это просто оценочные мероприятия для отчетности. Отсюда вопрос у школьника: зачем ему писать это?

При этом фактически последняя четверть в каждом классе занимается под ВПР, потому что под них нужно отдельное расписание: нужно провести репетицию ВПР, провести сам ВПР, а еще зачастую разбор по итогам ВПР. То есть у вас последняя четверть просто вылетает. И так майские праздники, так еще и ВПР — значит, у вас уже даже не четыре четверти обучения происходит, а три четверти.

ИА Красная Весна: А каково, на Ваш взгляд, сегодня положение учителя в школе?

Андрей Клочков: Низкий статус преподавателей. Это и выражается в зарплатах, это и выражается в их правовом положении, моральном положении. Про зарплату просто уже говорить нечего. Это настолько набило оскомину, что все эти очередные разговоры, «ну, давайте ее повысим, давайте проиндексируем», уже ничего, кроме слез, не вызывают.

А что касается морального статуса, то сегодня нормативно-процессуальная база реально выстроена так, что преподаватель всегда неправ. В любой ситуации он должен в первую очередь доказывать, что он не совершил ошибку. Не противная сторона должна доказать, что он что-то сделал неприемлемое, а он должен доказывать, что прав. И преподаватель сегодня оказывается в треугольнике между школьником, родителями и администрацией школы. Хорошо, если администрация школы разумная, и она стремится защищать своих сотрудников. Но очень часто происходит так, что администрация школы заинтересована в том, чтобы устраивать свою карьеру, и учителей сдают, с учителями не считаются.

Плюс школа становится площадкой для всевозможных экспериментов, которые чиновники решают провести. И очередные какие-нибудь конкурсы, инициативы, спартакиады спускаются вниз, и школа обязана все это реализовать. А реализовать это будет опять же преподаватель, у которого и так гипернагрузка, при этом низкая зарплата, при этом ему дают некие дополнительные обязанности.

ИА Красная Весна: На какие еще проблемные точки в системе отечественного образования Вы хотели бы обратить внимание?

Андрей Клочков: Приватизированность образования. У нас фактически сложилась монополя определенных издательств в образовательной среде, что, естественно, негативно сказывается на качестве учебников — как самих книг, так и их содержания. Из-за того, что издание учебников принадлежит частным компаниям, а не государству, мы получаем ситуацию, когда издательство учебников привязано в первую очередь к получению прибыли, а не к качеству образования.

Есть вопросы и к форме выпуска учебников. Школа обязана закупать учебники, если ничего не изменилось, каждые пять лет. Но при этом учебники выпускаются в мягкой обложке. Это объясняют заботой о школьниках: чтобы они лишний груз не носили. К чему это приводит? Мягкая обложка приходит в негодность максимум через два года, а чаще всего к первому году учебник становится негоден.

Кроме того, учебник из тех же соображений заботы о здоровье делается в двух частях. Допустим. Но справочные материалы, список терминов, список дат, список формул — всё это делается в конце второй части. То есть в итоге школьнику что, все равно нужно носить с собой две части? При этом преподаватель не имеет права заставлять носить ту часть, которая сейчас не нужна непосредственно в учебном процессе.

Еще одна серьезная проблема российского образования — сама его структура. Раньше у нас было одно министерство, которое занималось образованием. Сейчас у нас трехголовый дракончик получился. Есть Министерство просвещения, Министерство высшего образования и науки и Рособрнадзор, который над всем находится. Это приходит к конфликту ведомств.

Конфликт проявляется, во-первых, в разделении школы и университета. Это означает, что они перед друг другом не ответственны. Выходит, мы не занимаемся образованием в целом. У нас есть отдельно высшее образование, отдельно среднее образование. И Министерству образования, по большому счету, не интересно, что там обстоят дела в Министерстве просвещения. И какие тогда выпускники-абитуриенты приходят в университеты? Получается, что университет никак на это повлиять не может.

Что касается Рособорнадзора, то именно там разрабатываются проверочные работы типа ВПР, ОГЭ, ЕГЭ. Но поскольку это разрабатывает Рособорнадзор, а не, к примеру, Министерство просвещения, мы получаем разрыв между содержанием проверочных работ и школьной программой.

ИА Красная Весна: Что Вам известно о разработке и обсуждении Стратегии развития образования на ближайшие 10 лет?

Андрей Клочков: Что известно о разработке стратегии? Вот, собственно, известно стало только, когда меня об этом спросили, а так ничего известно не было.

Это, опять же, проблема образования сегодня. Есть некие закрытые структуры, закрытые институты, которые занимаются образованием, что-то там придумывают, а потом говорят: «Мы вот разработали и мы утвердили, а вы с этим живите». Это категорически неприемлемо. Меня, как гражданина, оскорбляет ситуация, когда мы имеем дело с бесконечными экспериментами.

У нас есть некие постоянно пилотные регионы, которые передовики во всей Российской Федерации, которые заявляют, что проводят некие эксперименты. Но у меня есть вопрос. Я, как гражданин, не давал согласия на проведение эксперимента с моим ребенком. Мы не кролики. Или получается, как в анекдоте: кролики думали, что они любят друг друга, но на самом деле их разводили.

Почему мне сначала не озвучивают весь проект, всю структуру новой инициативы, не выносят ее на открытое обсуждение, а потом уже утверждают? Мы получаем ситуацию, когда есть структуры, которые занимаются управлением образованием, и есть мы, население, на котором проводятся эксперименты.

glavno.smi.today