МОСКВА, 18 март 2024, Институт РУССТРАТ.

В 2019 году произошло знаковое демографическое событие: население Турции превысило население Германии, хотя ещё 70 лет назад граждан ФРГ и ГДР было в три с лишним раза больше, чем жителей кемалистской республики.

Ещё более выраженные этнические сдвиги происходят на постсоветском пространстве. Так, в 2023 году число новорожденных в Узбекистане впервые перешагнуло порог в три четверти от числа рождённых в России (оценочно 968 тысяч против 1260 тысяч), а если сравнивать только с этническими русскими, то количество младенцев в самой населённой стране Средней Азии если не превзошло, то впервые в истории сравнялось с количеством младенцев в русских семьях РФ. Для сравнения, накануне Великой Отечественной войны русская рождаемость превышала узбекскую не менее чем в пятнадцать раз.

Всё это свидетельствует о том, что тюркские народы переживают мощнейший демографический подъём, и в ближайшее время имеют шанс стать крупнейшей языковой группой Западной Евразии. Как это может отразиться на расстановке геополитических сил, и не обретёт ли в такой обстановке плоть долгое время остававшаяся призрачной идея «Великого Турана»?

Тюрки в современном мире: демография

В настоящее время тюркские народы являются титульными нациями в шести государствах: Турции (не менее 65 миллионов человек), Узбекистане (не менее 30 миллионов человек), Казахстане (15 миллионов), Азербайджане (более 9 миллионов), Киргизии (более 6 миллионов), Туркмении (более 5 миллионов). Кроме того, значительные общины тюркских народов присутствуют в Иране, Китае, России, Афганистане и Таджикистане. В Иране это азербайджанцы, кашкайцы, афшары, туркмены — всего порядка 20-25 миллионов человек или более четверти населения страны. В число китайских тюрков входят уйгуры, казахи, салары, киргизы — суммарно около 15 миллионов человек или примерно половина населения Синьцзян-Уйгурского Автономного Района. В России представлены такие тюркоязычные этносы, как татары, башкиры, чуваши, якуты, хакасы, тувинцы, карачаевцы, балкарцы, алтайцы и т.д., всего около 12 миллионов человек, составляющих большинство в шести субъектах Федерации: Татарстане, Башкортостане, Чувашии, Саха-Якутии, Тыве и Карачаево-Черкесии. В Афганистане и Таджикистане наиболее крупным тюркским народом являются узбеки, общим числом до 6 миллионов человек. Кроме того, в Ираке насчитывается порядка четырёх миллионов, и в Сирии не менее полумиллиона туркоманов, но ни в одном значительном регионе Ирака и Сирии этот близкородственный туркам этнос не составляет большинства.

С учётом диаспор в других государствах общая численность тюркоязычных народов приближается к 200 миллионам человек, что сравнимо с численностью кровных носителей германских и романских языков в Евразии и лишь на одну пятую уступает численности славян. Тюркские языки обладают достаточно высокой степенью сходства: пожалуй, меньшей, чем у славян; сравнимой со степенью сходства германских — немецкого, шведского, нидерландского, английского языков, и с более тесной близостью, чем внутри иранских или финских наречий. При этом в группе тюркских народов наблюдается очень широкое расовое разнообразие: от выраженных европеоидов (турки, азербайджанцы, гагаузы) до типичных монголоидов (тувинцы, якуты, долганы).

Земли, на которых расселены большие и малые тюркские этносы, простираются на семь тысяч километров, от Средиземного моря до Ледовитого океана.

Все эти параметры — значительная общая численность родственных народов, их быстрый рост, языковое взаимопонимание и внушительный размер занимаемой площади — создают благоприятную почву для укрепления суперэтнической гордости и распространения объединительных геополитических проектов.

На пути из прошлого

Прародиной тюрок считается Алтай и примыкающие к нему верховья Енисея и Иртыша. Прошлое тюркских народов связано, прежде всего, с кочевой цивилизацией Великой Степи, верховой ездой и отгонным скотоводством. Здесь, более пяти тысяч лет назад, охотничьей культурой Ботай была предпринята одна из первых попыток приручения лошади. Правда, ни ботайцев, ни последовавших за ними ещё более успешных коневодов — синташтинцев, живших между Доном и Иртышом во втором тысячелетии до нашей эры — нельзя считать прямыми предками тюркских народов. Генетический анализ показывает, что потомки ботайцев распылились по самым удалённым популяциям Евразии, а синташтинцы стояли у истоков индоевропейской языковой ветви, в первую очередь внеся свой вклад в современные популяции персов и индусов, а во вторую — славян. Тем не менее, весьма вероятным считается связь синташтинской культуры с более поздней тохарской, через которую прослеживается родственная связь синташтинцев с первыми тюрками.

Большинство исследователей (Абель-Ремюза, Клапорт, Кляшторный, Рамстедт, Таскин и практически все китайские авторы) считают, что самым древним из известных языков, родственных тюркскому, был язык гуннов (в китайской транскрипции — сюнну). Таким образом, походы гуннов, положившие начало Великому переселению народов, стали дебютом тюрок на исторической сцене. И размеры этой сцены были сразу обозначены с невиданным прежде размахом: от Жёлтого моря на востоке до Каталаунских полей на западе, по современной геолокации — от Пекина до Парижа!

Однако само название «тюрк» утвердилось несколькими столетиями позже, в шестом веке нашей эры, с возникновением Тюркского Каганата. Это первое относительно стабильное и единое государственное образование, охватившее всю территорию Великой Степи от Волги до Маньчжурии, и на некоторое время распространявшее своё господство до Крыма и Приазовья. С 542 года термин «тюрк» встречается в китайских, а чуть позднее — в византийских летописях, применительно к подданным этого Каганата. Лингвисты спорят о происхождении данного этнонима, указывая с одной стороны на созвучие с корнями «крепкий», «устойчивый», с другой — «установленный», «управляемый», так как в первых текстах самого Каганата слово «тюрким» применяется в смысле «управляемый» (данным государем народ). В таких обстоятельствах наиболее адекватным переводом корня «тюрк» выглядит слово «power» в английском и «державный» в русском языке.

Начиная с седьмого века появляются письменные памятники пратюркского языка, записанные так называемым орхоно-енисейским письмом, руноподобного типа. Благодаря общей письменности на пространстве Великой Степи распространяется и общий язык межнационального общения, так называемый орхоно-тюркский язык. Так была заложена языковая общность большого массива кочевых племён, давших начало нынешним тюркским народам. Из современных наследников наиболее близким к степному койне седьмого века считается тувинский.

Нынешний ареал тюркских народов, заметно выходящий за пределы Великой Степи, сформировался в результате целого цикла миграций. Кочевой образ жизни, наличие большого поголовья лошадей и передаваемое из поколения в поколение искусство верховой езды позволяли совершать стремительные рейды на огромные расстояния, повышая миграционный потенциал степняков. Благодаря этому возник целый ряд филиалов Тюркского мира там, где прежде предки тюрок не кочевали. Например, начало этногенеза крымских татар было положено в XI-XII веках переселением половцев на территорию Крымского полуострова из центральных регионов нынешнего Казахстана. Тюркизация Малой Азии и Закавказья, приведшая к возникновению турецкого и азербайджанского народов, произошла в результате нескольких волн огузского перемещения из Приаралья, — это многовековое движение увенчалось падением Константинополя в 1453 году. Появление якутов на полюсе холода в бассейне Лены вызвано завоевательными войнами Чингисхана, спровоцировавшего часть восточных тюрков на исход в глубину сибирской тайги. Наконец, формирование узбекского этноса в оазисах Средней Азии стало итогом нескольких волн переселения кочевых тюрок в Согдиану и Хорезм; последним аккордом этого процесса около 1500 года считается перекочёвка племенного союза узбеков с верховьев Тобола и Ишима на берега Сырдарьи и Амударьи.

Значительно раньше возник крупный осёдлый очаг тюркских народов в слиянии Волги и Камы, куда почти полторы тысячи лет назад переселилась одна из ветвей приазовских булгар. Подобно якутам на востоке континента, булгары оказались перед лицом мощного завоевательного натиска и были вынуждены искать прибежище в стороне от столбовой дороги Великого переселения народов, по которой одни за другими двигались авары, венгры, хазары, печенеги, половцы...

Так или иначе, по своей воле или под влиянием обстоятельств, тюрки заселили значительный фрагмент Евразии, где-то полностью ассимилировав другие народы, где-то чередуясь с ними, где-то приняв в качестве соседей более поздних пришельцев.

Многоликий пантюркизм

Со времён Тюркского Каганата, прекратившего свое существование в шестом веке, никакой общей государственности у тюркских народов не существовало. С тех пор наибольшего единства тюрки Великой степи достигли в эпоху Дешт-и-Кыпчак, в XII веке, когда от Алтая до Крыма распространились половецкие племена — однако говорить об организованном государственном управлении Дешт-и-Кыпчак было бы большим преувеличением. Позднее в качестве организатора и государственного строителя Великой степи выступил монгольский род Чингисидов. Потомки Чингисхана не были тюрками, однако созданные ими державы — Золотая орда, Чагатайский улус и империя Хулагидов — на долгое время стали домом большинства тюркских народов и воспринимались ими как свои.

В этот период объединяющим фактором в государственных образованиях Великой Степи было не этноязыковое родство, а монархический и религиозный принципы — верность роду Чингисидов, а, начиная с XIV века — верность исламу. Религиозная консолидация достигла максимума в эпоху расцвета Османской империи — наиболее могущественного в тюркской истории государства, созданного турками-османами на месте бывшей Византии и претендовавшего на доминирование не только в Восточном Средиземноморье, но и в Европе, в северной и в восточной Африке. Султан Османской империи был объявлен халифом — то есть духовным и политическим лидером всех мусульман. В это время большинство тюрков, принявших ислам, не выделяло себя внутри мусульманской уммы.

Идеи национального обособления тюрок и формирования суперэтнической общности со своим суперэтническим государством, получили распространение лишь на закате Османской империи, когда империя халифов безнадёжно проиграла борьбу за лидерство своим христианским соседям — ансамблю Западных держав и православной России. Особенно впечатляющим в тот период стало военное, техническое, научное и политическое превосходство Запада. Вполне закономерно то, что тюркская интеллигенция вдохновилась популярной в то время на Западе идеей национализма, отодвинув в угол устаревшую, как казалось, религиозную традицию.

Благодатную почву пантюркизм нашёл в среде младотурков — радикального реформаторского течения в османской элите, желавшей отбросить прежние принципы многонационального Халифата и строить турецкое этноцентрическое государство, к которому примкнут все остальные тюркские народы. Поскольку большая часть внеосманских тюрок проживала в России, такая идеология неизбежно толкала Стамбул к столкновению с Русским миром, будь то Российская империя или, позднее, СССР. Пантюркистские настроения были одной из важнейших причин участия Османской империи в Первой мировой войне на стороне блока центральных держав. В Турецко-Германском договоре о военном союзе это условие было сформулировано следующим образом: «помощь Германии в расширении турецкой территории за счёт России таким образом, чтобы обеспечить непосредственное соприкосновение с мусульманским населением», то есть речь шла о завоевании Армении, Грузии и Осетии, образовывавших так называемый «иноверный клин» в едином массиве тюркских племён.

В то же время в России пробуждение суперэтнического сознания тюркских народов шло разными путями. Среди идеологов отечественного пантюркизма были и такие, кто призывал к ирредентизму, к восстанию против русской монархии — но были и сторонники славяно-тюркской симфонии. К последним принадлежал, например, крымскотатарский просветитель Исмаил Гаспринский, предлагавший, чтобы «русские и мусульмане лучше изучили друг друга, тогда они увидят, что кроме верования, всё остальное сближает и скрепляет их». Поистине пророческое утверждение за сто лет до того, как Русский мир и Мир ислама совместно оказались перед лицом агрессивной атаки на традиционные ценности, развёрнутой с Запада! Гаспринский подчёркивал, что именно Российская государственность дала шанс разным тюркским народам жить в единых границах, в мире с русскими и между собой, поскольку «русские одарены весьма редким и счастливым характером мирно и дружно жить со всякими другими племенами». Эти строки о редком даре, написанные накануне ХХ века, тоже можно отнести к пророчествам крымскотатарского мыслителя, в эпоху надвигающегося нацизма предвидевшего, что именно русские в союзе с братскими соседними народами Евразии обладают потенциалом противостояния этому мировому злу.

К сожалению, в Турции получила преобладание иная, агрессивная ветвь пантюркизма, олицетворением которой можно считать известного военачальника Энвер-Пашу, ответственного за геноцид армян и ассирийцев в 1915-16 годы. Свои действия в Турецкой Армении соратники Энвер-Паши оправдывали необходимостью ликвидировать тот самый «инородный клин», который разделяет тюркские народы. Аналогичные человеконенавистнические цели выдвигались в отношении ливанских и сирийских христиан, греков, йезидов и грузин. После поражения Турции в Первой мировой войне, Энвер-Паша бежал, обоснованно опасаясь военного трибунала за совершённые им преступления. В эмиграции он, пренебрегая любыми политическими принципами, продолжал грезить строительством великой тюркской империи, то пытаясь использовать для этой цели революционные лозунги большевиков, то выступая против Советской России вместе с басмачами Средней Азии, и найдя в конце концов свою гибель в горах Таджикистана.

Кемалистская революция в Турции сняла с повестки дня идеи о «Великом Туране» — Кемаль Ататюрк ограничил свои амбиции строительством светского национального государства, считая как панисламские, так и пантюркистские идеи опасным обременением для народа, с большим трудом возрождающегося после тяжелейшего военного поражения и политического кризиса. Однако смерть Ататюрка и изменение международной обстановки накануне Второй мировой войны привели к возвращению прежних лозунгов восточной экспансии.

После нападения гитлеровской Германии на СССР участились консультации турецких официальных лиц с представителями Третьего рейха, где обсуждались вступление в войну Турции и судьба советских регионов, населённых тюркскими народами. В таких консультациях, в частности, принимал участие брат Энвер-Паши Нури-Паша.

В августе 1942 года турецкий премьер-министр Сараджоглу прямым текстом заявил: «Уничтожение России является подвигом фюрера... Русская проблема может быть решена Германией, только если будет убита, по крайней мере, половина... русских, если будут раз и навсегда изъяты... области, населённые национальными меньшинствами».

Эти людоедские планы перечеркнула победа под Сталинградом. Тем не менее, идеи «Великого Турана» активно использовались гитлеровцами при создании т.н. Туркестанского Легиона коллаборационистов, куда удалось привлечь свыше 30 тысяч человек, преимущетсвенно из числа советских военнопленных. Эксплуатируя призрачные обещания расчленить Советский Союз и «освободить» проживающих там тюрок, руководство вермахта бросало легионеров в бои за Кавказ и Сталинград, пыталось направить диверсантов в Казахстан. Надо признать, что далеко не все завербованные были готовы верно служить рейху.

Зафиксировано множество случаев индивидуального и группового перехода солдат Туркестанского Легиона на сторону Красной Армии, в том числе наиболее выдающийся — переход на Курской дуге 781-го (узбекского) батальона, который предварительно уничтожил более 60 немецких солдат и офицеров, и доставил вместе с собой два орудия и шесть миномётов. Тогда же, в 1943 году на сторону партизанского отряда Ковпака перешёл взвод казахов, охранявших железную дорогу в Сумской области. После этого гитлеровцы были вынуждены перебросить тюркских легионеров с Восточного фронта во Францию.

По окончании Второй мировой войны идеи создания союза тюркских государств использовались противниками Советского Союза, в том числе под кураторством ЦРУ. Однако в самой Турции пантюркизм долгое время не был популярным, поскольку там, — по меньшей мере в среде политической элиты и интеллигенции,— возобладало стремление к евроинтеграции.

Новая жизнь давнего проекта

Ренессанс идеи тюркского единства начался в девяностых годах прошлого века. Этому способствовали два фактора: распад Советского Союза и разочарование турецкого гражданского общества в европейском гостеприимстве. Как и предсказывал Хантингтон, по окончании Холодной войны на смену идеологическому противостоянию двух миров — капиталистического и социалистического — пришло деление мира по культурно-цивилизационному признаку. В этой системе координат Турция, даже модернизированная по заветам Кемаля Ататюрка, не могла считаться европейской страной и заявки Анкары на вступление в Евросоюз натолкнулись на подлинный саботаж со стороны западных элит. Одновременно высокие темпы развития турецкой экономики и бурный демографический рост привели к возрождению национального достоинства: турецкие граждане всё меньше чувствовали себя «учениками европейцев» и всё больше ощущали потребность гордиться своим прошлым. Охвативший страну национально-религиозный подъём привёл к синтезу прежде враждовавших идей: исламской и пантюркистской. Лидеры турецкого ренессанса почувствовали свою страну потенциальным центром консолидации большой семьи народов, родственных как в языковом, так и в религиозном отношении. Приход к власти Эрдогана окончательно сформировал политический курс Турции как заявку на статус «core-state» евразийского мусульманского сообщества, преимущественно тюркского по этническому происхождению. Турецкий призыв к тюркской солидарности получил широкий отклик на постсоветском пространстве, где после краха СССР царила мировоззренческая дезориентация и ощущался явный дефицит мобилизующих идейных проектов.

Заявка на лидерство в тюркской ойкумене была сформулирована в турецком обществе даже раньше, чем это сделала официальная Анкара.

Так, например, с конца восьмидесятых годов в Средней Азии и по обе стороны Кавказских гор нарастал запрос на исламское образование. И если в арабском мире предлагали братьям по вере традиционные и даже фундаменталистские решения, то турецкий третий сектор оказался пионером в продвижении модернизированных образовательных проектов, совмещающих основы исламской культуры с достижениями передовой науки.

Речь идёт прежде всего о лицеях Фетхуллаха Гюлена, десятки которых были открыты к концу ХХ века в постсоветских странах. Поскольку в лицеях предусматривалось изучение не только турецкого, но и английского языка, а образовательный курс предусматривал возможность поступления в турецкие и европейские ВУЗы, они сразу стали престижными в интеллектуальных и деловых кругах, среди привилегированной части родителей, желающих дать детям современное образование. И по факту, и по замыслу это были школы подготовки будущей элиты среднеазиатских народов, и одновременно — эффективным инструментом турецкого влияния. Как свидетельствует обозреватель Байрам Балджи: «Когда я присутствовал на уроках в ряде этих школ, я мог увидеть, что их идентичность была одновременно узбекская и турецкая, казахская и турецкая, киргизская и турецкая, туркменская и турецкая. ...школы джамаата, тем самым, помогают формированию общей тюркской идентичности, соединяя Турцию и республики Центральной Азии».

Параллельно турецкие благотворители активно содействовали и становлению традиционного исламского образования в тюркских странах СНГ. Особенное внимание уделялось при этом Азербайджану, наиболее близкому соседу Турции как в географическом, так и в языковом отношении. Так, например, все четыре медресе, действовавшие в Азербайджане в начале XXI века (Алиабадское, Бакинское, Шекинское, Хосровское) были возведены с финансовой помощью турецкого Фонда Поддержки Молодёжи. Изначально преподавательский состав этих духовных учебных заведений почти полностью состоял из турецких граждан, а впоследствии замещался местными кадрами, прошедшими подготовку в Турции.

Элементами турецкой «мягкой силы» на пространстве тюркской ойкумены также выступают совместные ВУЗы: Международный Туркмено-Турецкий университет с филиалами во всех областных центрах Туркменистана; Киргизско-Турецкий университет «Манас», Международный университет «Ататюрк-Ала-Тоо», а также Центр изучения языков и компьютерной грамотности в Киргизии; Университет имени С. Демиреля и Международный Тюркско-Казахский университет имени Ходжи Ахмада Ясеви в Казахстане (отделения последнего действуют в Алматы, Чимкенте и Кентау).

В тюркских странах СНГ растёт популярность турецкого высшего образования, всё больше студентов из Центральной Азии и Закавказья отправляется за дипломами в турецкие ВУЗы. Как отмечают эксперты Российского университета дружбы народов Олег Гришин и Акмалджон Эргашев, привлекательности такого выбора способствует участие образовательной сферы Турции в Болонском процессе, благодаря чему ВУЗы этой страны рассматриваются абитуриентами постсоветского пространства не только как пропуск в ведущую страну тюркской ойкумены, но и как «окно в Европу». Очевидно, что студентам из тюркских стран проще получать образование на турецком языке, нежели на немецком, французском или итальянском. Таким образом Турция распространяет в Центральной Азии собственное влияние и, пользуясь преимуществами посредника, частично перехватывает влияние Западной цивилизации. Показателем этого влияния служит растущее число студентов турецких ВУЗов из постсоветских стран: так, число молодых азербайджанцев на скамьях турецких университетов в 2013 году составляло чуть более 6 тысяч, в 2018 году превысило 15 тысяч, а ныне достигло 35 тысяч; до 15 тысяч дошло количество обучающихся из Туркмении.

Экономика как фактор интеграции

Надо признать, что процесс сближения Турции и среднеазиатских государств не всегда идёт гладко. Так, например, в 2000 году, после того как лидеры узбекской оппозиции нашли прибежище в Турции, Ислам Каримов принял меры к ограничению сотрудничества, в частности — запретил лицеи Гюлена. В 2011 году аналогичные запреты ввело правительство Туркменистана, обеспокоенное тем, что привилегированные школы превращаются в рассадники политической фронды. Впрочем, впоследствии Гюлен попал в опалу в самой Турции, однако ослабление одной из компонент турецкой «soft power» мало отразилось на динамичном развитии процесса в целом. Турция, чей ВВП (по паритету покупательной способности) в текущем столетии вырос более чем втрое, обогнав итальянский и вплотную приблизившись к ВВП Франции, естественным образом претендует на статус регионального лидера, а будучи наиболее мощной и развитой из стран тюркской ойкумены — и на звание «старшего брата» в семье тюркских народов.

В частности, Турция выступает здесь как центр экономического сотрудничества, крупный рынок сбыта и поставщик товаров, а также важный инвестор. Например, в Киргизии в 2022 году турецкий капитал вышел на первое место по вложениям, опередив более мощных конкурентов. По данным агентства «Анадолу», в 2022 году на Турцию пришлось 28 % прямых инвестиций в экономику Киргизии, что больше доли прежних ведущих партнёров: Китая (27%), России (12%) и Казахстана (7,5%).

Также Турция осуществляет до 20 % прямых инвестиций в экономику Азербайджана; по этому показателю Анкара уступает только Лондону, давно сделавшему ставку на бакинскую нефть. Правда, абсолютным экономическим лидером и главным центром притяжения тюркской Азии Турция пока не стала, Китай и Россия по-прежнему кратно опережают её: по торговому обороту во всех странах потенциального Турана и по инвестициям — в большинстве стран. Безусловно, Китай — слишком большая экономика глобальной величины, чтобы её могла переиграть на азиатском пространстве такая быстро развивающаяся, но всё-таки региональная держава, как Турция. А вот с Россией у Турции ещё предстоит дерби, исход которого во многом будет зависеть от динамики отечественного производства.

Это негласное соревнование развивается не только в количественной, но и в институциональной сфере. Если Москва рассчитывает на интеграцию постсоветского пространства в рамках ЕврАзЭС, то Анкара создаёт Тюркский инвестиционный фонд, призванный обслуживать интересы стран-членов Организации тюркских государств (ОТГ): Турции, Казахстана, Узбекистана, Киргизии и Азербайджана. Параллельно учреждён Совет банковских ассоциаций тюркских государств, призванный координировать усилия этой пятёрки в финансовой сфере. В ОТГ пока не входит Туркмения, но её правительством в порядке двусторонних отношений подписано с Анкарой 13 соглашений об экономическом, технологическом и научно-образовательном сотрудничестве.

Важным элементом торгового сотрудничества, выводящего его на новый уровень, за пределы собственно экономики, является экспорт оружия. С прошлого года Турция начала поставки боевых беспилотников в Киргизию и Казахстан. В текущем году планируется продажа БПЛА в Туркмению, а также организация в Казахстане собственного производства дронов по турецким технологиям. Здесь очевидно проступают контуры военного сближения тюркских государств, и хотя речи о создании военно-политического блока пока не идёт, развитие событий в этом направлении нельзя исключать.

Перспективы тюркской ойкумены

Сообщество тюркских народов сегодня находится на подъёме. Можно уверенно прогнозировать, что к середине века численность тюркских народов достигнет 300 миллионов человек и заметно превзойдёт численность славян. Также почти наверняка суммарный ВВП Организации тюркских государств к тому времени превзойдёт ВВП России, по крайней мере все сегодняшние тенденции говорят об этом, и сложно предположить, какие события могли бы такому сценарию помешать.

Россия, долгое время бывшая центром цивилизационной интеграции на большом евразийском пространстве, включавшем ареалы многих тюркских народов, сегодня находится на критическом распутье. Потенциал интеграции на западном и юго-западном направлениях, в странах христианской традиции, почти полностью упущен; среди всех бывших союзных республик на этом фланге успешное взаимодействие строится только с Белоруссией. Непримиримое противостояние с Западной цивилизацией заставляет Москву искать союзников на востоке, среди своих бывших соотечественников в Центральной Азии. Но здесь отечественным интеграционным проектам предстоит жёсткая конкуренция с идеей тюркского объединения. При этом сегодняшняя Россия не может предложить своим партнёрам универсалистскую объединительную доктрину, типа коммунизма или демократии — планы сотрудничества строятся на сугубо прагматической основе. Однако экономический прагматизм редко создаёт устойчивые альянсы — с материальной точки зрения любой стране выгоднее придерживаться многовекторной политики. Основой прочных альянсов всегда бывает духовная связь.

И здесь Турция в борьбе за влияние имеет явные козыри, благодаря как этнокультурной, так и религиозной близости с народами Центральной Азии. Наиболее безальтернативным видится продолжающееся сближение Турции и Азербайджана, происходящее под лозунгом «один народ — два государства». Действительно, местные диалекты турецкого и азербайджанского языков представляют собой непрерывный континуум, внутри которого невозможно провести чёткую границу. Это значит, что у турок в самом деле есть гораздо большие основания для единства с азербайджанцами, чем с остальными тюркскими народами (за исключением, разве что, туркоманов Ирака и Сирии). В данном случае принципиально то, что это чувство единства взаимно, в Азербайджане идея братства с турками тоже чрезвычайно популярна. Ни общность свежих исторических воспоминаний о единстве с Россией, ни общность религии с Ираном на сегодня не может конкурировать с этноязыковым азербайджанско-турецким родством, чувство которого доминирует в настроениях азербайджанского общества.

Существующее на подсознательном уровне ощущение близости двух народов подкрепляется множеством историко-политических символов. Так, например, президент Эрдоган в 2018 году посетил празднование 100-летия «освобождения Баку», где принимал торжественный военный парад вместе с президентом Алиевым.

Уточним, под «освобождением» в данном случае имеется в виду взятие столицы Азербайджана османскими войсками на излёте Первой мировой войны, при этом город нефтяников обороняли вооружённые отряды Бакинской коммуны, сторонники государственного единства с Советской Россией. Такая историческая символика не оставляет сомнений: в чью пользу сделал выбор нынешний Азербайджан в геополитическом треугольнике между Анкарой и Москвой. Анализируя настроения азербайджанского общества, надо отдавать себе отчёт в том, что какие бы реверансы в пользу Баку не делала Москва, турецкая ориентация для Азербайджана будет оставаться приоритетной и трудно представить, какие факторы в ближайшем и среднесрочном будущем могли бы изменить это предпочтение.

Для народов Средней Азии перспективы дальнейшей интеграции с Турцией не столь безоблачны. С одной стороны, местное население относится к турецкому лидерству благосклонно. Здесь велика популярность турецкой культуры: например, турецкий кинематограф успешно конкурирует с российским и американским, занимая на телевизионных каналах Казахстана и Узбекистана не меньшее время трансляции, чем продукция РФ и США. Также в массах укрепляется чувство этнического родства с гражданами Турции. В частности, автор был свидетелем, какой благожелательный отклик вызвали у казахов слова Эрдогана, сказанные им во время астанинского визита 2022 года: «Я приехал на землю предков». (Хотя антропологически и генетически современные турки гораздо ближе к ромеям-византийцам, нежели к вышедшим из приаральских степей тюркам-сельджукам, но своё родство они предпочитают вести по культурно-языковой, «отцовской» линии — и с этим фактом ничего не поделаешь).

С точки зрения массовых настроений, почва для тюркской интеграции благоприятна. Однако, есть и другая сторона медали. У молодых государственных элит стран Центральной Азии, мотивированных неожиданным обретением независимости, есть собственная гордость, не позволяющая смириться со статусом «младших братьев» в новом альянсе. Поэтому и Астана, и Ташкент будут стараться соблюдать дистанцию, балансируя между Анкарой и Москвой, а также не исключая из этой конфигурации Пекин и Вашингтон.

Турецкие идеологи понимают сложность возникшего положения, деликатно предлагая разделить лидерские функции в потенциальной Тюркской конфедерации. Особая роль в возможном распределении обязанностей отводится Казахстану, как наиболее крупному и второму по экономической мощи государству ОТГ. Не случайно, как подчёркивает обозреватель «Ритмов Евразии» Сергей Андреев, первый саммит Тюркского Совета проходил в Алма-Ате, а Астана затем была объявлена «столицей тюркской культуры».

Есть и ещё одна, болезненная для России причина, почему именно Казахстан становится «фронтиром» борьбы за интеграцию Великого Турана. После начала СВО в казахской медиасфере поднялась волна русофобии, вызванная негативными ожиданиями. Существенная часть казахской блогосферы решила, что Москва взялась за собирание русских земель, и едва этот процесс завершится на Донбассе и в Причерноморье, следующей целью станут области северного Казахстана, прежде населённые русским большинством. При этом наиболее «надёжными» казахские алармисты видят Турцию и другие исламские страны. И хотя официальная Астана старается заглушить и сгладить подобные настроения, они являются значимым фактором в казахстанском обществе и играют в пользу тюркского интеграционного проекта против проекта ЕврАзЭС.

Объективно наиболее заинтересованной в сближении с Россией тюркской страной является Узбекистан. Однако и тут есть свои подводные камни — Россия пока что не слишком интересна узбекскому обществу как цивилизационный субъект, предлагающий интересные идеи и проекты. На фоне дефицита интеграционных идей Россия привлекательна лишь рынок для быстро растущих трудовых ресурсов. Демографические тенденции таковы, что в ближайшие два десятилетия на постоянное место жительства в Россию может перебраться не менее десяти миллионов узбеков, сформировав вторую по численности этническую общину нашей страны (если же учитывать временно пребывающих, то второе место стало фактом уже сегодня).

Такие сдвиги в этнокультурном балансе не могут не отразиться на социальных и политических процессах внутри РФ. Худшим сценарием развития представляется повторение Россией судьбы Византии, которая проводила политику открытых дверей в отношении тюркских переселенцев, иногда по доброй воле, а иногда под неодолимым натиском принимая на свои земли булгар, печенегов, сельджуков, османов. Чем это закончилось для Византии, известно: Второй Рим в итоге стал центром нового Халифата, а государствообразующий народ — эллины — с трудом отстоял небольшое реликтовое государство в западном углу империи. Конечно, такой трагический для русского народа сценарий вряд ли реализуется в текущем столетии, но всякое движение в этом направлении служит грозным предупреждением.

Именно поэтому отечественные интеграционные проекты, однобоко нацеленные только на восток, несут в себе неоправданные риски. Несколько лучшим сценарием для России видится превращение в цивилизацию-одиночку, отдельное самобытное государство, защищающее свою идентичность перед лицом могущественных соседей.

Другой вариант предполагает создание на просторах Евразии славяно-тюркского дуумвирата, но, если такой союз не будет сплочён универсалистской идеей, выходящей за рамки этнических и религиозных традиций, его существование будет напоминать взаимную игру со скрытыми картами, которые рано или поздно лягут на стол и поломают пасьянс.

В целом следует констатировать, что масштабные перемены в раскладе геополитических сил в центральной Евразии неизбежны, и роль тюркских народов в судьбе материка будет возрастать. В среднесрочной перспективе реализация концепции Великого Турана в чистом виде маловероятна, прежде всего потому, что этому будут противодействовать мощные региональные и глобальные игроки: Китай, Россия и Иран. Все три страны, сегодня координирующие свои действия по причине конфронтации с Западом, одновременно не заинтересованы в развитии тюркского ирредентизма, так как строительство новых тюркских государств грозит им крупными территориальными потерями.

Но это так